КОНСТРУКТИВНЫЙ РЕАЛИЗМ, ПРИРОДА МОРАЛЬНЫХ ЦЕННОСТЕЙ И ОЦЕНКА ПОСТУПКА В настоящее время существует большая литература в российской философии по конструктивному реализму[1]. Однако оценка его не однозначна. Существует мнение, что само понятие «конструктивный реализм» есть оксюморон. Имеется и иная репрезентация, когда утверждается, что «конструктивный реализм - это и есть современная философская установка, соответствующая той ситуации, которая создана развитием науки, техники и коммуникационных процессов».[2] Мы разделяем данную точку зрения и считаем, что позиция конструктивного реализма является весьма эффективной и не только в эпистемологии, но и в аксиологии. Мы постараемся в дальнейшем показать, как можно с данных позиций подойти к решению проблемы природы моральных ценностей. Но вначале следует определиться с исходными понятиями. Как ни странно, но определения «конструктивного реализма» мы не находим в таких современных авторитетных изданиях, как «Новая философская энциклопедия» или «Энциклопедия эпистемологии и философии науки». Нет искомой дефиниции и в сборниках статей, отмеченных выше, где само понятие «конструктивного реализма» используется часто и ужепотому, что сам «конструктивный реализм» здесь предстает одним из предметов и методов исследования. При этом в современной философской литературе часто встречаются определения как «конструктивизма», так и давно используемого понятия «реализма». Думается, что такая ситуация не случайна, а характеризует настоящее положение вещей, когда понятие и подход обозначены, но еще не достаточно апробированы. Мы рискнем дать рабочее определение конструктивного реализма как направления в философии, признающего лежащую вне сознания реальность и активность субъекта, познающего и преобразующего (конструирующего) данную реальность. Или, еще: конструктивный реализм - это учение признающее лежащую вне сознания реальность, которую субъект способен активно познавать и преобразовывать (конструировать). Мы согласны с мнением В.А. Лекторского, что конструктивный реализм «в определенном смысле снимает противостояние конструктивизма и реализма»[3] . В основе конструктивного реализма лежит идея о существовании реальности, находящейся вне сознания человека, которую традиционно в философии обозначали как «объективная реальность». Она предстает и основой для деятельности и ее мерой, границей. Перефразируя Б. Рассела можно сказать, что понятие «реальность» является одним из способов внедрения должной скромности в сознание творящего, конструирующего мир человека. «Если это ограничение гордости снято, то делается дальнейший шаг на пути к определенному виду сумасшествия - к отравлению властью»[4]. Мы считаем, что конструктивный реализм можно эффективно использовать при решении проблем природы моральных ценностей, по которой, начиная с зарождения аксиологии в XIX веке и по настоящее время, идет борьба двух противоположных подходов: объективного и субъективного. Мы не будем анализировать перипетии этой борьбы, аргументы той и другой стороны, ибо они уже хорошо изучены.[5] Остановимся на анализе некоторых особенностей реалистического исследования ценностей, который связан, прежде всего, с объективным подходом. Особо следует отметить, что реалистическое исследование ценностей довольно слабо подкреплено со стороны эпистемологии. Если признавать ценности за объективные феномены, например, качества, то процесс их познания естественно понимать как процесс отражения. И не возникло ли само понятие объективной ценности как продукт теории отражения? Однако теория отражения справедливо подвергается критике в современной эпистемологии. Так можно придти к такой грубой форме реализма как натурализм. Здесь также часто имеет место деификация и гипо-стазирование, которые не рефлексированы в должной степени[6]. Выдающиеся представители аксиологического реализма, такие как отмеченные выше М. Шелер, Н. Гартман, Н. Лосский осознавали специфику познания ценностей, и потому обращали особое внимание на специфические методы и формы ценностного познания. М. Шелер развивал учение об особом аксиологическом чувстве, об идеации, как методе непосредственного постижения сущности ценностей. Н. Гартман также выделял роль ценностного чувства. Н. Лосский обращал внимание на роль интуиции впознании ценностей. Однако проблема познания ценностей в парадигме реализма остается актуальной. И здесь возникает вопрос, а не разрушает ли современная эпистемология само реалистическое учение о ценностях? Такие современные идеи в гносеологии как репрезентация, интерпретация, конвенционализм, гипо-стазирование, деификация более связаны с эпистемологическим конструктивизмом, нежели с реализмом. Как отмечает Л.А. Микешина: «Устарела сама концепция-теория, объясняющая все познание как репрезентацию-отражение, основанную на реалистической онтологии и понимании истины как соответствия действительности. Но понятие репрезентации как конкретной познавательной процедуры переосмысливается вместе с вхождением в эпистемологию таких реально существующих факторов, как конструктивизм, плюрализм, релятивизм»[7] . Мы согласны с мнением Л.А. Микешиной, что теория отражения устарела, но вместе с тем современная эпистемология подтверждает и развивает иной реализм в теории познания, а именно - конструктивный реализм. Дело в том, что в современной теории познания существует множество программ, школ. И реализм в аксиологии в наибольшей степени выигрывает, когда он использует конструктивизм, что в результате и задает программу конструктивного реализма. Такой выбор предстает искусственным, но он оправдан с методологической точки зрения: программа проверяется в сильнейшем её варианте, ибо если она окажется отрицательной в данном случае, то следовательно, и в любом другом. Конструктивистские элементы в ценностном подходе проявляются уже в выделении именно ценностных свойств в реальности, где в совокупности, в определенном единстве существуют различного рода свойства -физические, химические, аксиологические и др.. Репрезентация этих свойств у субъекта всегда избирательна, и избирательность данная зависит от качеств самого субъекта, - как физических, так и интеллектуальных, которые в свою очередь связаны с социальными, культурными качествами, сформированными в фило- и онтогенезе. Ценности как объективные феномены в свою очередь обладают особыми качествами. Моральная ценность, например, непосредственно не проявляется в физическом пространстве и времени, она не есть первичное качество и не ощущается отдельными органами чувств. С нашей точки зрения моральные ценности предстают как идеальные качества в платоновском понятии идеального, за тем лишь исключением, что они не существуют независимо от их предметных носителей, они более подобны формам Аристотеля. Познание ценностей поэтому носит сложный характер и осуществляется через восприятия, интуиции. Рационально их можно и не «узреть». Человек, который старается решить вопросы этики рационально, отвергая здесь гносеологическую роль чувств, наверно отвергнет и ценности, ибо они непосредственно осознаются через особые ценностные чувства. При этом ценностное восприятие должно быть сконструировано, для чего оно должно пройти через определенную редукцию, эпохе. Данная редукция предстает как феноменологическая и она может быть двоякой: трансцендентальной и трансцендентной. Трансцендентальная редукция в современной философии в наибольшей степени изучена Э. Гуссерлем, у которого редукция, эпохе предстает важнейшим методом феноменологического анализа. При феноменологическом анализе, описанном в «Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии», необходимо «вынести за скобку» все, что трансцендентно в данном случае для субъекта. В результате мы получаем «чистое абсолютное сознание», но «чистое» не означает «пустое». Оно«чисто» от несущественных в «определенном отношении элементов». И по Гуссерлю есть логический, аксиологический, практический аспекты сознания[8]. Нас интересует аксиологический аспект, который остается в результате феноменологической редукции. И здесь мы обнаруживаем соответствующие ноэсы и ноэмы. Ноэса предстает как определённый нравственный смысл той или иной ценности, а ноэма как определенное значение восприятия или как «интенциональная предметность». В качестве ноэс и являются конкретные моральные феномены - добро, зло, справедливость, свобода, насилие и др., - это субъективные аналоги ценностей, но в их определенном ноэматическом аспекте, т.е. как определенные имманентные сознанию феномены. Феноменологическая трансцендентальная редукция действительно важна при ценностном подходе. Чтобы более или менее адекватно репрезентировать объективные ценности субъекту необходимо приложить определенные усилия по отношению к собственному сознанию и избавиться от эгоизма, от потребительского отношения к миру, перестать воспринимать «ценности» в парадигме «значения», т.е. как то, что значимо и, следовательно, ценно только для него, субъекта. С трансцендентальной редукцией связана трансцендентная редукция, под которой мы понимаем «вынесение за скобку» своего сознания несущественных в самом объекте « в определенном отношении элементов». Так, физик в вещи старается замечать только её физические свойства, абстрагируясь от иных ее многочисленных свойств. При ценностным подходе надо редуцировать все то, что мешает воспринимать вещь, как она есть для себя, т.е. в её уникальности, единственности, самоценности. Митрополит Антоний Сурожский в одной из своих бесед приводит очень содержательный пример их книги Чарльза Уильмса «Канун для святых»[9], как умершая женщина, освободившаяся от своего физического тела, начинает по иному воспринимать знакомы ей физический мир, в частности, воды Темзы. Если раньше эти воды были ей отвратительны из-за своей загрязненности, то теперь «она начинает сквозь слои густоты видеть дальнейшие слои меньшей густоты, большей прозрачности. Она видит этот поверхностный загрязнённый слой, затем ниже - ещё большую прозрачность, глубже - большую чистоту, дальше и дальше. Так что, переходя от одного слоя к следующему, она обнаруживает, что сердцевина реки состоит из воды, не из отбросов, грязи; там - вода! И вглядываясь ещё глубже, она видит совершенно особенную воду; и в сердцевине этой воды, которая стала частью человеческой истории, так сказать, человеческой жизни, видит воду первозданную, сотворенную Богом воду, совершенно чистую, прозрачную; и в самой сердцевине этой воды сверкающий поток, -это та самая вода, которую Христос дал самарянке.»[10] Феноменологическая редукция, как трансцендентальная, так и трансцендентная, несомненно предстают конструктами по своей природе. Однако конструктивная деятельность здесь имеет и свои пределы. В одном случае - это наличие аподиктических трансцендентальных ноэс, а в другом - трансцендентных объективных свойств, отношений, форм (их можно было бы назвать трансцендентными ноэмами, если бы это не внесло путаницу в философскую терминологию). И здесь уже мы исповедуем реалистический подход, а все вместе дает то, что обозначается как «конструктивный реализм». Естественно, что возникает множество вопросов. В частности, необходима ли трансцендентная редукция или это пример нашего эпистемологического конструктивизма? Какова природа трансцендентальной ноэсы, или она всецело является продуктом конструктивистской деятельности субъекта? Каково должно быть отношение индивида к ноэсам и ноэмам? И т.д. Попытаемся ответить на некоторые из этих вопросов. По своей природе истинная ноэса, в том числе аксиологическая, является аподиктической истиной и, следовательно, не может всецело быть результатом конструктивизма. Активность субъекта проявляется в редукции, открывающей ту или иную ноэсу, а затем ноэму. Определенную же установку на ноэсу, в нашем случае на определенный нравственный смысл феномена, субъект может сформировать и до всякого конкретного поступка. Такая установка может быть получена через воспитание, образование, почерпнута из книг, другими словами из «жизненного мира». «Жизненный мир» у каждого индивида свой, хотя и есть много общего у разных людей. Велика здесь роль и субъективных качеств, как приобретенных, так и врожденных. Например, мы должны согласиться, что есть врожденные нравственные чувства, и у разных людей их совокупность различна. Некоторые обладают врожденным чувством справедливости или долга, добра, что и определить вербально не каждый из таких личностей в состоянии. Можно сказать, что подобные чувства являются развитием «естественного нравственного закона», от рождения в той или степени присущего всем людям. В художественной литературе отражены подобные факты. Так, врожденным чувством благородства отличались и князь Андрей Болконский у Л.Н. Толстого и казак Григорий Мелехов у М.А. Шолохова. И прекрасно, что такие люди существуют не только в виртуальной реальности, но и в самой действительности. Однако внутренняя самодетерминация, которая предстает и как свобода личности, не достаточна для определенного морального выбора. Несомненно, моральный выбор должен носить личный, свободный характер. У субъекта должна быть возможность отказаться от любой ноэмы и ноэсы, и одним из факторов такой свободы является сама мораль. Но как нравственная личность, человек никогда не сможет воспользоваться такой свободой. Человек в сфере морали и свободен в выборе добра и зла и предопределен добром. Добро для человека не редуцируемо только к имманентному добру, к трансцендентальным
ноэсам, но и включает в себя трансцендентное добро, трансцендентные ноэмы, в
том числе трансцендентные ценности. В моральном выборе, как ни в каком другом
случае, индивид действительно предстает «двуликим Янусом», обращенным и вне
себя и по внутрь себя. В моральном выборе в конечном пункте человек должен
следовать только внутреннему своему «Я», однако при этом «Я» может и должно выходить
за пределы самого себя к «Другому», к «Мы». Да и недостаточно
внутренней детерминации субъекта для жизни в окружающем его мире. Всякая
субъективность самоограничена своей соб-ственной природой. И ограниченность ее
давно отмечена философией и наукой в различных видах. Так, Кант показал
ограниченность рациона¬лизма философскими средствами, а Гедель -
математическими. Юм вы¬явил ограниченность эмпиризма и т.д. П.Л. Капица обращал
внимание на эвристическую роль эксперимента в физике. «Новое явление в физике,
т.е. такое, «которое нельзя ни полностью предсказать, ни объяснить на основе
уже имеющихся теоретических концепций» может дать только экспери¬мент. П.Л.
Капица отметил ряд таких экспериментов, заложивших основу современной физики.
«Прежде всего я хочу назвать открытие Гальвани в 1789 г. электрического тока, -
писал П.Л. Капица, - которое, конечно, ни как не вытекало из существовавших
тогда теоретических концепции о природе электричества, в основном созданных
Франклином». Аналогична роль живого опыта, имеющего дело с объективной реальностью, при
других видах человеческого творчества. Из сферы морали можно указать на принцип
любви к врагам своим, предложенный Иисусом Христом, который никак не следовал
из прежней теории морали и из ранее известных принципов любви - платоновского,
старозаветного и др. И никакие ноэсы перешагнуть к осмыслению принципиально нового уровня реальности.
Для этого необходимы опытные данные, почерпнутые из «жизненного мира». Эти
факты можно использовать и как аргументы в защиту конструктивного реализма.
Современная наука, современный «жизненный мир» дают и иные подтверждающие реализм
факты. Разразившийся в 2009 г. экономический мировой кризис был спровоцирован
забвением объективной реальности и переоценкой виртуальной реальности. В.А.
Лекторский отмечает, что «развитие современной науки в целом, интенсивно прогрессирующее
в течение последних 30 лет исследование когнитивных процессов в особенности
дают все больше аргументов в пользу реалистической интерпретации познания и
знания»[11]. В
качестве примера конструктивно-реалистического подхода к нравственным
ценностям обратимся к анализу терроризма. Терроризм является сложным
социальным и нравственным феноменом. Здесь сходятся Бог и дьявол, любовь и
ненависть, самопожертвование и насилие. Рассмотрим важнейшую клеточку
терроризма - террористический акт. Террористический акт имеет и положительное
и отрицательное значение, он связан с добром и злом, поэтому он не может
считаться нравственной цен ностью, которая по природе своей одновалентна.
Террористический акт имеет и социальные, и политические, и религиозные, и
нравственные аспекты. Мы исследуем данный акт только с его нравственной
стороны, для чего и приходится совершить определенную конструктивную редукцию,
эпохе, чтобы освободиться от прочих установок. Террористический
акт имеет и в нравственном аспекте две взаимосвязанные стороны, два плана -
внутреннюю, субъективную, относящуюся к самому террористу и внешнюю,
объективную, относящуюся к его жертвам. Мы остановимся на определенном виде
террористического акта, связанного с самопожертвованием террориста, так как
данный вид террористического поступка представляется наиболее сложным для
оценки. В данном трагическом случае мы имеем дело одновременно с несколькими ответственными
поступкам и со связанными с ними несколькими «ценностными центрами» или с
несколькими «ценностными контекстами», гово-ря языком М. Бахтина[12],
или с несколькими «правдами». Во-первых, это ценностный контекст/правда
террориста-смертника, во-вторых, это ценностный контекст/правда жертвы
террористического акта, в-третьих, это ценностный контекст/правда постороннего
наблюдателя совершившегося действия, в данном случае - это ценностный
контекст/правда нас с вами, исторических свидетелей. Итак, мы
сталкиваемся с проблемой внутренней мотивации человека, идущего на самопожертвование.
Проследить до конца всю субъективную мотивацию подобного выбора невозможно.
«Чужая душа потемки». Ин¬дивидуальное сознание бесконечно по своим вариациям.
Человек может совершить акт самопожертвования по разным причинам. Так, кто-то
мо¬жет совершить его из-за сумасбродства, из-за личной прихоти, из-за жела¬ния
собственной смерти, когда на совершение суицида не хватает сил и т.д. Сколько
людей, столько и вариантов мотивации выбора. И не все они являются
нравственными, а среди собственно нравственных мотиваций есть и нравственно
положительные (добрые) и нравственно отрицательные (злые), приводящие человека
к жертвенности самим собой. Здесь мы вновь используем метод идеализации и
остановимся на «идеальном типе» нравственной самодетерминации террориста, когда
мотивы его поступка воспринимаются как положительные, ибо если в данном
сильнейшем ва¬рианте мы получим в итоге отрицательный результат, отрицательную
оценку, то таковой она будет и в любом другом случае. Представим, что мы
имеем будущего террориста, который мотивирован только положительным
нравственным выбором, который считает, что террористический акт, связанный с
его гибелью и гибелью других лю¬дей, является всецело добром. Но почему некий
индивид считает, что тер¬рористический акт является добром? Он так может
считать из-за несо¬мненной нравственно-положительной ценности акта
самопожертвования, который здесь присутствует. «Нет больше той любви, как если
кто поло¬жит душу свою за друзей своих» . У субъекта такая установка может быть
сформирована в процессе воспитания, обучения. Общечеловеческий жизненный мир
свидетельствует о ее аподиктической истине, которую ни¬как логически не
объяснить. Однако реальный акт самопожертвования ра¬ди другой жизни требует
реального присутствия иной жизни и осознания ее ценности. Жертва жизнью ради
идеи или виртуальной иной жизни -неоправданна, ибо жизнь и идея, жизнь и
виртуальность не равноценны. В
террористическом акте, связанном с самопожертвованием, мы как раз имеем дело с
неравноценным обменом реальной жизни смертника на идею или виртуальную жизнь
своих соплеменников, единоверцев, которых он, таким образом, защищает или за
смерть которых он мстит. Но ситуация усугубляется тем, что гибнут не
действительные враги, «чужие», а вполне возможные «свои» или «нейтральные»
люди. - Мы проигрываем сильнейший вариант. Сформировать подобное жертвенное
сознание воз¬можно только в результате определенных конструктивных действий с
сознательным или неосознанным отрешением от реальности. Здесь присутствует еще одна ноэса, а именно оценка уничтожения чужой и
нейтральной жизни. Нравственный реализм в данном случае свидетельствует о
моральной равноценности жизни как таковой у разных субъектов. Однако осознанное
или стихийное конструктивное воздействие на сознание террориста заслоняет от
него данную нравственную истину. Таким образом, конструктивизм может
сформировать ошибочное нравственное сознание, но конструктивный реализм может
его исправить, может изначально развить истинные нравственные ноэсы. В мотивации террориста пойти на самопожертвование может присутствовать еще
один момент - долг. Долг играет важнейшую роль в деонтологии, в этике Канта.
Действия совершаемые ради долга кажутся абсолютно «чистыми» от неморальных
установок, здесь соблюдается важнейший нравственный принцип, сформулированный
Кантом, а именно принцип «чистоты морального мотива». Однако, откуда берется
само сознание долга данного поступка? М. Бахтин считал, что долженствование
никак не связано с истинностью суждения. - «Попытка помыслить долженствование
как высшую формальную категорию (утверждение-отрицание Риккерта) основано на
недоразумении», - писал он. «Из теоретически-познавательного определения
истинности отнюдь не вытекает ее долженствование, этот момент совершенно не
содержится в ее определе¬нии и не выводим оттуда: он может быть только извне
привнесен и при¬стегнут (Гуссерль)». И с
этими утверждениями о долге, с нашей точки зрения, следует согласиться.
Известен принцип Юма, что из существования не следует должное. М. Бахтин делает
вывод, что и из истинности суждения не следует ни какого долженствования.
«Долженствование есть своеобразная категория поступления-поступка (а все, даже
мысль и чувство есть мой поступок), есть некая установка сознания, структура
которой и будет нами феноменологически вскрыты»[xiii]
, - писал М. Бахтин. Поэтому он связывал с поступком не долг, и не
рациональность, а ответственность, и использовал такие понятия как «участное
мышление», «не-алиби бытие», т.е. «ответственное бытие». М. Бахтин отмечал:
«Поступок в его целостности более чем рационален - он ответственен. Рациональность
только момент от-ветственности»[xiv].
А когда человек ответственно подходит к своим поступкам, тогда он предстает
ценностным существом, он совершает свои действия с позиций ценностного
подхода. Таким образом, долг есть определенная нравственная конструкция,
созданная самим субъектом, и выведенная им не из данного поступка, а
привнесенная извне, из определенных ноэм, стихийно воспринятых или кем-то
сознательно «вложенных» в него. Обратимся к анализу второго ценностного контекста, связанного с террористическим
актом, а именно к этанализу жертв террора. Также используем метод идеализации
и представим себе человека, выжившего после террористического акта, и никоим
образом не связанного с активной борьбой против террористов, их идей и т.п.,
т.е. представим себе человека случайно оказавшегося в поле действия террориста,
случайно вовлеченного в определенную ситуацию. У него, как непосредственного
участника события есть «участное мышление», и он имеет право на такое мышление.
И это существенно для ценностного подхода, ибо только «участное созна¬ние»,
«не-алиби бытие» позволяет дать оценку поступку изнутри самого поступка,
провести собственно ценностный анализ его. Любой другой анализ здесь также
возможен, однако он не даст нам собственно моральной оценки, а уведет в дебри
теоретического научного анализа или в трясину обыденного мнения. Какова
ценностная осознанность «идеальной» жертвы террористического акта происшедшего
с ней и с другими находившимися рядом людьми? В сознании жертвы террора может
быть ужас, страх, негодование, недоумение и т.п. Он может ощущать себя
невинной жертвой. И он может чувствовать, что имеет право на отмщение - этого
требует справедливость. У него может быть ненависть, презрение к террористу,
его неправоту он ощутил собственным телом, испытал на собственной коже, как и
собственную правду критического отношения к насильнику, долга борьбы с
подобными идеями и практиками. Он может
также ощутить великодушие в отношении террориста и простить его. В этом потоке
сознания присутствуют и психические, и нравственные, и политические, и
религиозные элементы. И нам необходимо проделать определенное эпохе и пробиться
к чисто феноменологическому нравственному слою его сознания. Какие аподиктические
истины тогда откроются нам? Сейчас мы можем сказать, что такой несомненной
истиной предстает идея о том, что мы можем что угодно чувствовать в отношении
террориста, и как угодно оценивать его, но мы не можем ничего подобного
совершать за погибших в результате террористического акта. И не только по
физическим, но и по нравственным основаниям. У них своя, третья правда. И эта
правда преобладающая по значимости. Следователь¬но, судить террориста за его
поступок мы должны не только от имени жи¬вых, но и мертвых. И их оценка
окончательная, хотя и презумпированная. Они также может быть простили
террориста, если есть бессмертие и по-тусторонний мир. Но мы должны исходить
здесь, в этом посюстороннем мире снова из «сильнейшего варианта», а именно из
того, что кто-то из по¬гибших мог не простить субъекта действий, приведших к
гибели невинных людей. И, следовательно, террорист может и должен быть осужден.
Но насколько истинна эта третья правда? Вторая и третья правды, наряду с первой, касаются одного и того же поступка.
Можно ли их соединить? Можно ли дать какую-то четвертую, итоговую оценку? Иными
словами, может ли быть четвертая, обобщающая правда? Казалось бы, что такой
обобщающей правды не найти, ибо возможно множество правд, которые выскажут
не-участники конкретного исторического события. Сколько людей, столько и
мнений. Однако для ценностного анализа данные мнения не существенны, ибо
представлены «безучастным мышлением», «алиби-бытием». А возможна ли четвертая
правда, репродуцированная участным мышлением, не-алиби бытием, но не
непосредственного участника события, т.е. не-участника? - Возможна, когда
такого не-участника конкретного события мы сконструируем как участника
реального события, когда его мышление сделаем «участным», а его бытие «не-алиби
бытием». Это и будет наша новая конструкция. Данного четвертого субъекта,
назовем его «неучастным свидетелем», надо включить в какую-то общую для всех
четверых ситуацию. И это реально, ибо все четверо причастны к одной социальной
общности - к человечеству. И конкретный террористический акт - это не только
поступок отдельного индивида, но и поступок человечества. А человечество имеет и свой ценностный контекст, в
рамках которого ценность жизни важнейшая, о чем свидетельствует и
общечеловеческий принцип «Не убей!». И с этой точки зрения террористический
акт, уничтожающий жизни, есть зло. Даже если бы не было реально такого общечеловеческого морально-ценностного
контекста, общечеловеческих моральных ценностей и принципов, к ним надо подходить
как к презумпированным, являющимся гарантом единства и единственности, т.е.
ценности человеческого бытия. Это напоминает известную дилемму узника Гоббса, показывающую
необходимость общественного договора как гаранта доверия. Здесь вновь проявляется
конструктивизм, ибо можно сказать, что общечеловеческая мораль - это идеальная
конструкция человечества, гарантирующая ему реальное единство и единственность,
которые в свою очередь определяют ценность его реального бытия. _______________________ [1]См., например:
Конструктивный подход в эпистемологии и науках о человеке. М., 2009; Познание. Понимание. Конструирование. М, 2008; Конструктивизм в теории по знания. М, 2008 и др. Наибольший вклад в развитие этой темы в российской филосо фии вносят работы В.А. Лекторского, статьи которого опубликованы в отмеченных выше сборниках, а также в различных журналах, включая «Вопросы философии». [2]Лекторский В.А. Реализм, антиреализм,
конструктивизм и конструктивный реализм в современной эпистемологии и науке//Конструктивный подход в эпистемологии и нау ках о человеке. М., 2009. С. 40. [3]Лекторский В.А. Реализм, антиреализм, конструктивизм и
конструктивный реализм в современной эпистемологии и науке//Конструктивный подход в эпистемологии и нау ках о человеке. М, 2009. С. 18. [4]Рассел Б. История западной философии. Новосибирск. 1997. С.
749. [5]См, например: Матвеев
П.Е. Ценностный подход в этике. Владимир. 2009. [6]См.: Микешина
Л.А. Эпистемологическое оправдание
гипостазирования и реифика-ции // ж. «Вопросы философии». 2010. № 12. [7]Л.А. Микешина. Философия науки. М., 2006. С. 96. [8] См.: Гуссерль Э. Идеи к
чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 2009. С. 377. [9]Charles Williams. All Hallows Eve. [10] Антоний митрополит Сурожский. Беседа о притчах. / Труды. М, 2002.
С. 622-623. [11]Лекторский
В.А. Реализм, антиреализм, конструктивизм и конструктивный
реализм. С.18. [12] См.: М.М. Бахтин. К философии поступка // Философия и социология
науки и тех-ники. Ежегодник. 1984-1985. См., также: М.М. Бахтин. К философии
поступка. URL: http://www.infoliolib.info/ [xiii] М.М. Бахтин. К философии поступка. URL: http://www.infoliolib.info/ [xiv] М.М. Бахтин. К философии поступка. URL: http://www.infoliolib.info/ | |
| |
Просмотров: 2034 | |
Всего комментариев: 0 | |